Оба зафыркали от смеха, но Велемила дрожала так, что зубы стучали, и было ей не до веселья.

— Ты где? — Витошка в темноте нашел другую ее руку. — Совсем ницьиво не видать.

— Как у тролля в заднице, — буркнул кто-то из юных данов.

Луна опасливо бродила где-то за облаками, подсвечивая снег, и, когда глаза привыкли к темноте, стало можно различить дорогу: вот чернеют избы, вон там — сгоревшее городище на холме и за ним река, а там — лес.

— Идемте, — выговорила Велемила и потихоньку двинулась вперед, ведя за собой, как двух бычков на веревочках, Витошку и Стейна.

Витошка явно боялся идти без нее, а она боялась идти без Стейна. Все-таки он был прав, что не хотел ее выпускать из дома, с запоздалым раскаянием подумала она. И какой Встрешник их понес? В избе, у огня, все кажется забавным. А вот тут… ну и жуткая жизнь ее ожидает, если ей достались по наследству способности бабки Радуши!

Хакон и Бирнир шуршали подошвами позади, изредка ругаясь шепотом, если спотыкались на замерзших колдобинах, покачивались и хватались друг за друга. Вот закончился порядок изб, впереди была луговина, а могилы — почти на самом ее краю. Викинги Иггвальда не выбирали места — им ведь здесь не жить и не пасти коров.

— Далеко идти? — шепнул из-за спины, кажется, Хакон, но тут Велемила остановилась и те двое наткнулись на троих идущих впереди.

А она увидела перед собой, на темной луговине, голубоватое сияние. Словно облачко искр реяло над могилой, второй с краю, той, где она вчера видела сидящего воеводу и где сегодня приносили особенно богатые требы. Или не искр… а скорее это было нечто, похожее не то на хлопья пепла, не то на сухие листья. Но только листья эти не опадали сверху наземь, а наоборот, поднимались с земли; медленно кружась, они улетали куда-то вверх, уносимые неведомой силой, и исчезали в черном воздухе.

Этих хлопьев становилось все больше, они собрались вместе и образовали что-то вроде столба, а потом Велемила вдруг различила, что это не столб, а человек. Она узнала воеводу Хранимира, но сейчас он выглядел не как вчера. Он стоял выпрямившись и расправив плечи, сложив руки на рукояти меча, упертого концом ножен в землю; вид у него был величественный, волосы красиво лежали, на груди сияла золотая гривна. Так он выглядел четыре года назад, когда после свадьбы приезжал с молодой женой на «отводы» [14] к Святобору. Сейчас он смотрел прямо на Велемилу, и она не могла ни пошевелиться, ни моргнуть, ни сглотнуть под его взглядом.

— Скажи им, что я ухожу, — заговорил он. Или это ей казалось — призрак не разжимал губ, а его низкий голос, без всякого выражения, будто говорит камень, звучал прямо внутри ее головы. — Оставьте варгам место проклято, место пусто. Идите на живое, а их не пускайте, иначе ни жилья, ни могилы, ни имени, ни памяти в роду земном не останется. На краю бездны не будет счастья ни роду варяжскому, ни роду словенскому, ибо испокон веку мечом эта земля вспахана, костями засеяна, кровавым дождем полита. Идите на небо — туда дорога лежит светлая. Кто пойдет туда — станет деревом многоцветным, чьи ветви всю землю покроют. А кто останется — сгинет, рухнет, будто дерево сухое. Не держитесь за бездну, идите к небу…

А потом Велемила осознала, что ее уже некоторое время тянут сразу за обе руки. Она наконец моргнула — впереди была черная пустота. Как разбуженная, она пошевелилась, дернулась, чтобы освободить руки из оков, и закрыла ладонями лицо.

— Ты чего? Боишься? Не бойся, ничего нет! — Стейн обнял ее за плечи, и одновременно Витошка взял ее за локоть:

— Ты цьиво застряла-то?

— Вы его видели? — еле сумела выговорить Велемила.

— А ты видела? — Ее окружали недоверчивые и недоуменные лица, слабо различимые в отблесках лунного света.

— Я видела. Он был там. Он мне сказал…

— Что сказал?

Велемила уже поняла, что никто ничего не видел и не слышал. Более того: все уверяли, что она простояла неподвижно всего пару вздохов, как они сразу начали ее теребить и она подала голос. А ей казалось, что она очень долго смотрела на светящиеся листья, очень долго рассматривала воеводу Хранимира, красивого, будто жених, и так же долго он говорил с ней. Он сказал что-то очень важное… но мысли расползались, как муравьи, Велемила не могла вспомнить ни одного слова.

Стейн развернул ее лицом к избам и за руку повел обратно. Хакон и Бирнир обменивались разочарованными возгласами, но Велемила пошла назад весьма охотно. Все, что можно, она уже увидела. Похоже, старания Святобора не пропали даром и дух воеводы Хранимира нашел путь в Светлый Ирий. Но он сказал что-то плохое. Не похоже, чтобы он обещал своим потомкам счастливую жизнь и процветание рода.

— Ну, что, видели кого? — осведомился Доброня, когда они вернулись.

— Все спокойно, — ответил за всех Стейн. Он ведь и правда ничего не видел.

Назавтра тронулись в обратный путь, прихватив с собой и датчан. Свой корабль им пришлось оставить у порогов: вести его через Нево-озеро и Волхов погода уже не позволяла, но кто его здесь тронет? Никого тут не будет до весны.

Велемила выглядела бледной: она почти не спала ночь, а все ворочалась, лежа между Витошкой и Доброней. Видя, как даны выносят свои пожитки, надевают на спины короба с привязанными кошмами и овчинами, вешают на плечо копье, а с другой стороны — щит, чтобы еще отчасти прикрывал голову от дождя, она думала, что напрасно Деленя не хочет оставить их здесь, в мертвом Вал-городе. К утру она успокоилась, мысли отстоялись, будто муть осела на дно, и она почти все вспомнила. Но не была уверена, что действительно все: многое ей оставалось непонятным. Дух воеводы явно не приветствовал намерение сына вернуться и возродить старое гнездо. Вот странно! Разве он не хочет, чтобы к его могиле каждую весну приходили с угощением внуки и правнуки? Почему велел оставить Вал-город чужакам? Он сказал «варгам» — этим старинным словом северного языка обозначался и чужой, и волк, и преступник, изгнанный из своего рода. От него-то, как говорят, и произошло наименование варягов. Кого он имел в виду? Хрёрека с его людьми?

Но очень хорошо она понимала, что нет смысла говорить об этом Делене. Он любит Святодару и хочет стать тем, кем был на Сяси его отец. Он не откажется ни от отцовой жены, ни от отцова города. И если она ему расскажет о видении, он ей не поверит. Вон, эти четверо, кажется, не поверили даже, будто она что-то видела! Конечно, утаивать такое важное пророчество она не имеет права. С кем-то придется поделиться. Лучше всего с матерью. А та наверняка велит рассказать Святобору. Что же — Велемила расскажет. Ведь ее вины нет в том, что это место пусто и проклято. «Не держитесь за бездну, растите к небу…» Кому это сказал Хранимир — Делене? Или ей самой? Или всем, кого оставлял в мире живых?

Она обернулась, сидя в седле. Снова пошел мелкий снег, оседал на черных крышах покинутого «припека», где больше не дымили заволоки и не пахло жилым.

Стейн шагал рядом с ее лошадью, и его присутствие успокаивало ее. Вот дурной! Она усмехнулась про себя. Вообразил, будто она собралась с Хаконом в сени, чтобы… ну, понятно. Очень ей надо! Тоже сокровище — парень как парень, а что сын конунга, то ее отец в десять раз больше конунг в Альдейгье, чем Хрёрек — хоть где-нибудь. Теперь ей даже не хотелось думать о его возможном сватовстве, и все вчерашние мысли об этом казались глупостью. Хотелось домой, в тепло. А ехать еще два дня, и как пройдет переправа через Волхов? Только бы не похолодало, иначе они застрянут на восточном берегу, пока лед не окрепнет. Придется в Любошине жить — а там тоже старое пожарище вроде валгородского, только что заросло погуще. Или проситься к Тешеню в Гусельцы. И какой Встрешник понес ее в этот Вал-город!

Глава 4

В Ладоге появление Хрёрека с дружиной вызвало всеобщее удивление: в тяжкую пору распутья, когда ни плыть, ни ехать, в начале зимы, когда самый отчаянный морской конунг уже находит место для зимовки в теплом доме, гостей никто не ждал. Доброня намекнул отцу, что к ним пожаловали дядя и двоюродный брат его внука, и Домагостю пришлось задуматься, куда их девать. Пока гостиный двор еще свободен, но вот-вот нагрянет все сродье, приглашенное на имянаречение другого внука, и что делать тогда?